Превыше чести - Страница 11

— Волосы, — скомандовал палач, и один из подручных ухватил Даллена за его длинные, достигающие середины лопаток волосы, сгреб их в жменю. Палач отсек их коротко, по самые плечи, даже не примериваясь. Длинные волосы — знак дворянского достоинства, а простолюдину Даллену волосы ниже плеч носить не полагается.

И это умерло тоже… умерло и стало нерожденным… друзья детства, приятели и недруги… равные!.. а вместе с ними — все привычки и обыкновения, все, из чего состоит повседневная жизнь… песни, которые он пел, и стихи, сложенные им, как и подобает дворянину, в честь прекрасных дам… прошлое умирало и становилось небывшим.

— Теперь ормхет, — распорядился палач.

Ормхет, длинную безрукавку в талию с широченными, по самую поясницу, проймами, носили в Шайле все — от мала до велика, от последнего нищего до короля. Шайл, так страшно преданный простолюдином Далленом, отказывал ему в праве носить ормхет.

Шайл… целый город со всеми своими улицами, переулками и площадями, башенками и шпилями, предместьями и рынками, нахальными уличными воробьями и горластыми котами-забулдыгами… он умер, его больше нет в мире Даллена — потому что и Даллена для Шайла больше нет… его не сталкивают вниз — его вышвыривают вон… вон, прочь, в никуда… горит в костре ормхет — и Шайл заволакивает густым тяжелым дымом, Шайла больше нет… и ничего больше нет… есть только Даллен… пока еще живой.

Пока.

— Рубаху снимай, — велел палач, отправив ормхет в костер, куда мгновением раньше бросил срезанные пряди волос.

Даже на рубашку права у Даллена не осталось. Нательная рубаха — одежда живых. Мертвым она ни к чему.

А теперь уже нет и Даллена. Такой человек больше не числится среди живых. Он мертв. Его обнаженное по пояс тело все еще стоит посреди эшафота — но это ничего уже не означает. Ровным счетом ничего.

— Стань на колени, — приказал палач, и тут с замковой башни грянул полуденный колокол. Палач затянул погребальную литанию. Спустя мгновение ее подхватила вся площадь. Никогда еще Тэйглану не доводилось слышать ничего более жуткого и зловещего, чем это отпевание заживо, — потому что отпевал Даллена весь город до единого человека.

Тэйглан до боли стиснул кулаки. Все-таки есть на свете справедливость. Даллен заживо сходил в могилу — постепенно, шаг за шагом, — и при каждом шаге от его чести, от его внутреннего естества отрезали по куску, убивая их одно за другим. С ним самим покуда ничего еще не сделали — но все же это он, и никто иной, костенел на плахе и корчился в огне костра.

Однако нисхождение в смерть на этом не заканчивалось. Мало покойника отпеть — его ведь еще и заклясть надобно.

Со времен Вторых Магических Войн ни одна городская стена, ни одни городские ворота — да просто ни одно здание! — не строились без оберегов от ходячих мертвецов — и все равно ни одного покойника не хоронили не заклятым. Тэйглану рассказали, как заклинают мертвецов в Шайле, — не совсем так, как дома, но тоже толково. Сначала над грудью мертвеца, лишь слегка ее касаясь, проводят наискосок крест-накрест стальным ножом — зачеркивают покойному путь назад металлом. Потом следует окунуть в соленую воду родовой похоронный посох и точно так же провести этой водой косой крест на спине — зачеркнуть водой и ее порождением. Затем над головой покойного нужно горящей свечой или другим каким огнем провести крест-накрест — зачеркнуть огнем. И лишь потом земля сделает остальное.

Да, но этого ритуала достаточно, если покойничек и вправду мертв и лежит себе в гробу смирнехонько. А вот если мертвец пока еще жив — тут уж символических прикосновений ну никак не довольно.

Когда замер в колыхании полуденной жары последний отзвук литании, палач наклонился к коленопреклоненному Даллену и широким ножом полоснул его по груди крест-накрест — как и велит ритуал, наискось. Не настолько глубоко, чтобы насмерть, и не настолько, чтобы умереть от потери крови, — но так, чтобы ее было достаточно даже для очень мстительного взгляда.

Затем наступил черед воды. Похоронный посох, по недосмотру еще не лишенный прорезной графской ленты, дожидался своей очереди. Палач окунул его в воду и, не отряхивая, дважды с резкой оттяжкой нанес удар накрест и наискосок. Тэйглан поневоле сглотнул, подавляя легкую дурноту. Говорят, опытный палач с трех ударов кнута может заколотить человека насмерть… ну да, похоронный посох толщиной в палец — не кнут… но удар был настолько силен, что посох не сломался даже, а расщепился.

Палач отбросил в костер окровавленный посох. Двое его помощников подхватили Даллена под руки, заломив их назад, а третий вцепился в волосы и потянул, подставляя лоб Даллена под косой крест докрасна раскаленного клейма.

Теперь только, когда с уст Даллена сорвался единственный полустон-полурык, Тэйглан понял, что все это время он молчал. Кроме одного слова «забыл», Даллен не произнес ни звука.

Заклятие сталью, водой и огнем вступило в силу.

Палач отнял клеймо от лба осужденного. Даллен обмяк, почти повис на руках помощников палача. Пожалуй, он упал бы без их поддержки. Палач поднес к его рту кружку с водой. Судя по тому, как нахмурился король, это жестокое милосердие не было предусмотрено процедурой казни — но как же еще заставить и впрямь полумертвого от боли Даллена прийти в себя?

Двое подручных рывком вздернули Даллена стоймя, а третий быстро обрядил нетвердо стоящего на ногах осужденного в смертную рубаху — черную с алыми крестами наискось через грудь и спину. Не было больше графа Даллена йен Арелла, да и простолюдина Даллена тоже не было. Был покойник Даллен, перечеркнутый заклятием на всю оставшуюся вечность — беспощадно, бесповоротно. А что на руки и на ноги ему надевают кандалы — так ведь мало ли кого в каком виде хоронят?